А вообще, ему жутко не хватало кофе – вот такого черного, крепкого, с тремя ложками сахара и бодрящего. Оттого ему приходится просыпаться на учениках – в переносном смысле, конечно же. Вставать со стула во время занятия, ходить вокруг них, вынюхивая как шакал, за что можно поорать, и затем вынуждать щитовидные хрящи гортани напрягаться,
издавая повышенные тона и делая вид, что недоволен работой в классе. Слава богу, каждый божий день повод находится – отсутствие интереса, посторонние действия, или полное отсутствие сознания в этом мире.
Как всегда – Эмилия. В те редкие минуты, когда ее тело присутствует на занятиях, и умудряется запоминать абсолютно все, что говорит Линделоф, так еще и просто… спит. По правде говоря, Деймон с удовольствием поменялся бы с ней местами, но в пору его юности в школах били по затылку за любое инакомыслие (вот вам и дар – видеть когда думают не о занятии), а способности приходилось не то, что тренировать в одиночку – вообще скрывать. Есть плюс в том, что теперь юноши и девушки могут случайно не раскрыть себя, когда волнуются или злятся, и за это их не упекут под семь замков, но куда уж
«Бунтари и бунтарки, вечно что-то не нравится. Сначала отсутствие каких-либо действии о появлении «мутантов», а теперь слишком сильное давление в их сторону.»
Занятия закончились, закончился и запас кофеина внутривенно от заботливых студентов – посмотреть в окно, погода как всегда радует своей сонливостью, а время – раннее утро, сейчас бы уснуть за столом, да похрапеть бы вволю, но нет.
«Ах да, я же хотел разнос ей устроить» - набрать в легкие побольше воздуха, и тут же выдохнуть. Не время, не место: слишком уж долго он тратил нервы, чтобы хоть как-то побудить ее нейроны к какой-нибудь мыслительной процессии, и плевать, что она наизусть может вытарабанить весь учебник, и даже больше.
-  У тебя талант от природы – устало потереть переносицу, жмурясь. Сколько раз он еще будет повторять эти слова – но вся учеба не сводится к зубрежке. Может, литература или какой-нибудь там мат. Анализ – да, но здесь важно понимание и практика. Вот к примеру ты, прочла учебник психологии?
Выжидательно смотреть куда-то в сторону стенки – все то же, что и с серым бетоном общаться. Разве что на нерадивой ученице пару прогалин оставить нельзя. Можно, но сидеть в тюрьме нет смысла.
- Каково одно из главных свойств и процессов памяти? – упустить из внимания фривольное обращение на «ты», голос уже скоро будет сипеть, доказывая необходимость этических отношении между учителем и студентом, которые самим же Линделофом еженочно и нарушаются – не отвечай, знаю что знаешь. Или пока нет – забывать. Вот что нужно для дальнейшего усвоения материала. Ты забываешь, что сказал тебе смазливый пацан в пять лет 24 октября в 12.21, но сумеешь запомнить происходящее в мире.
И снова в стенку горох. Можно опуститься, конечно, и сказать, что его предмет учить не надо вовсе – нужно просто читать учебник, отсеивая воду, которой там действительно слишком много, и понимать, понимать. Ведь самое главное в практике своих способностей вовсе не то, что написано, а то, что ты сам наработал. Именно поэтому экзамен по нему сдается на последнем курсе, в самую последнюю очередь.
Эмилия его не сдаст. Нет прогресса.
Смотреть на распотрошенный учебник, и хотеть выть. Это бесполезно, человек, кажется, уперся, не желая больше ничего запоминать, достиг максимума своих возможностей, и не может никак отсеять лишнее.
- Нужно быть совсем дебилом, чтобы сдавать мой предмет на такие низкие отметки – взять со стола журнал, и кинуть ей на парту – ноль работы на уроке, ноль посещений, ноль самостоятельных и дополнительных материалов. Все твои друзья делают их с удовольствием, это тебе же нужно – посмотри, мисс «я помню все», ты едва дотягиваешь до зачета. И я еще даже тебя валить не начал. А ты все про зазубренный учебник твердишь, выкинь его, если тебе будет легче. Все равно за его утрату платить тебе.
Выставить руку, и пропустить через каждый палец тонкий луч, так, чтобы она видела все в лучшем свете.
- Вот это, по-твоему, от рождения? Или от хорошей жизни? Это практика, занятия, и тебе стоит прилагать не меньше усилии, чем мне, чтобы хоть как-то не стопориться в своем развитии.
Подойти к ее парте, и усесться рядом, подталкивая ее плечом. Посмотреть вперед, чувствуя себя учеником, и, стараясь подбирать слова как можно мягче, что ему вовсе не свойственно, греметь тяжелым голосом:
- Ты мне очень нравишься, правда. Таких как ты, еще не было. Но когда придет время говорить, хороший ли ты студент или нет, я, несмотря на всю симпатию к тебе или твои мозги, буду вынужден сообщить что ты не способна к обучению. И где теперь ты будешь устраивать истерики? А дела..
Улыбнуться. Устало, ведь уже утро, а ночью было весело – когда же еще спать, как не сейчас. Еще лучше, чем просто кофе, сейчас может быть только кофе с коньяком, и подушка под хребтом.
Мечта так себе, но о чем еще думать цинику?
- Дела неплохо. Что со мной может случиться? Кстати, ты на всех предметах так же ужасна, или только меня ты хочешь видеть после занятий?

А быть может, дело вовсе не в ней? Может, это Линделоф своими стараниями отбил охоту заниматься практикой способностей, и теперь, каждый раз, собираясь на занятия, девушка думает о них как об эшафоте? Если он, в пыле своей профессиональной непригодности, ляпнул такое, от чего Эмилии неприятно находиться рядом, и именно из-за такого плохого преподавателя как он, ей опостылело все это.
Он уже и не знал, что думать, с какой стороны подступиться к девушке, чтобы она поняла – этот предмет ей жизненно необходим. Другие ребята поняли это с первого же занятия, да и к тому же, всем и каждому нравится демонстрировать свои способности на публике – долгое их притеснение дало толчок к явному их показу. И это правильно, если ими не пользоваться, они могут причинить вред.
Еще он видел, что с девушкой что-то не то – бледность, да и бунтарство теперь не так ярко впечатывается в ее сетчатку, словно бы она дала слабину, скинула маску, и показала настоящую себя. Собственно говоря, мужчина этого долго и добивался.
- Поверь мне, смысл моей жизни не состоит в коллекционировании имен перетраханных студенток – он было уже хотел возмутиться, но что-то его останавливало. К примеру, его характер – не станет он доказывать неизвестно кому, что он выше чем самец кролика, да и смысл – вся школа абсолютно прекрасно проинформирована о каждой девушке, которая побывала у него в спальне, и оказались они там не отнюдь уговорами преподавателя, он бы до такого не опустился – и если я говорю, что в тебе огромный потенциал, и он просто прекрасен – значит, так и есть. Поверь, я бы не стал унижать тебя соплями о том, какие у меня к тебе чувства и какой у меня член. Так что интерес к моему предмету я хочу тебе привить хоть как-нибудь.
И вообще, такого разговора у него никогда не случалось – не с кем о таком говорить, да и нечего, собственно. Да, за ним есть такой грех, но мало кто представляет, в каком ужасе он был, когда однажды проснулся в одной кровати со студенткой, которая умела проходить сквозь стены – трудно было отказаться от искушения, и, несмотря на все моральные принципы, он ему поддался. И вскоре отчего-то (наверняка девушка растрепала что препод та еще давалка) девушки сами стали стучатся в дверь его комнаты.
А Деймон что, Деймон – мужчина, а какой мужчина откажется от секса без обязательств. Так даже лучше – пару встреч с положительным концом, и девушка довольна, и преподаватель добрее. Конечно, такие дамы всегда вовремя получают зачеты, но лишь из-за того, что их он старается сильно не валить, а в остальном – они ничем не отличаются от всех остальных.
Хотя, когда Линделоф учился в своем университете, его однокурсницы со слезами на глазах рассказывали о преподавателях, которые живут вместе с ними в общежитии, те сплавляли своих жен и детей куда подальше, а потом позволяли себе в прямом смысле кидаться на своих соседок, и это, если честно, просто отвратительно. Но еще более отвратным было то, что такое с одной девушкой повторялось не раз – она просто попадала в зависимость к своему насильнику-преподавателю, когда он говорил «не потрахаемся еще раз, вылетишь из универа».
Вот про это все знали, и всем хотелось блевать, а с Линделофом ситуация вполне себе другая – он никогда никого к себе не звал, не заставлял, не валил на кровать и не дышал им в уши матные слова. Он даже в какой-то мере жалел тех, кто к нему приходил. Однажды, к нему пришла его ученица, и разрыдалась прямо на пороге, и несмотря на весь мужской ступор, который случается при женских слезах, он кое-как сумел ее успокоить, и узнать, что ее молодой человек ей изменяет. Ну что ж поделать, конечно, не на такой вечер он тогда рассчитывал, но девушка ушла от него только через несколько часов, вполне пьяная, успокоенная, и нетронутая.
«Даже как-то нестыдно, за то, что я вот такой – я собираю вас по кусочкам, дорогие, восстанавливаю то, что доломали до меня. И знаете почему? Потому что я вас искренне люблю, девушки,  вы – прекрасны, и как бы к вам не относились другие, просто знайте – я к вашим услугам. Дамский угодник? Слишком пафосно, просто жилетка.»
Отвлечься от своих собственных мыслей, и обеспокоенно посмотреть на ученицу – даже орангутанг смог бы заметить, что ей плохо. Слушать ее сбивчивые речи, и постепенно злиться. На себя – на нее, на все то, что с ней происходит. Ей невдомек, что сейчас она испытывает последствия именно неработы на его занятиях.
- И почему ты сразу не пришла ко мне? – чувствовать, как голос сам по себе гремит как гром – именно предотвращением этого я и занимаюсь, боже, Эмилия, у меня уже руки падают, я не знаю, как тебе еще предложить свою помощь.
Стиснуть зубы, и встать. Кажется, в столе еще оставалась какая-то аптечка после предыдущего преподавателя, он никогда не смотрел…
Да, действительно. Выставить на стол маленький чемоданчик, и открыть его – выбор поистине велик – нашатырь и бутылка водки.
«Для ученика и учителя» - хмыкнуть, беря в руки бутыль С2Н5ОН, и снова промчаться к ученице, протягивая ей открытую панацею.
- При алкогольном опьянении центр запоминания перестает работать где-то через часов пять-шесть. Пока мы не найдем способ остановить все то, что гложет твою голову, советую не выходить из запоя. И я не шучу – он действительно был серьезен. Видно, что времени у Эмили оставалось мало, а мыслей было слишком много, чтобы можно было хоть что-то предпринять – я тебя пригласил, я тебе и помогу. Бери и пей, без закуски, чтобы сразу в голову дало.
Прокашляться, слушая себя со стороны – довольно бредово, но пока это – единственное, что он может ей предложить.
- А про истории я сам знаю. Но скажу тебе одно – пока всем не станет известна моя безумная страсть к квашеной капусте, мне все равно.