Участники: Деймон Линделоф и Эван Симпсон
Время: августовская душная ночь
Место: обычный бар
Краткое описание: к чему приводят занкомсва во время депрессии?
You and I
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться12009-12-20 21:48:05
Поделиться22009-12-20 23:01:55
Менять деньги на абсент. Единственное желание в данную секунду у Эвана. Одно большое и ноющие. Нервно пульсирующее, отбивающее свою четкую чечетку в районе виска. Первый раз такое за время этой депрессии.
Запись из дневника, недельной давности.
Ну вот и приехал я. Доездился. Окружность замкнулось, сцепление уже нельзя нажать. Тормоз кажется поздно. И жить в ожидание чудес слишком глупо. Нужно попросту умереть и увять. Остается ехать направо к прямому углу и жить в конверте и ждать пока распечатают и улыбнуться мне. Глупо.
Надо жить дальше, это его выбор. Мой выбор самопоедание. И гитарными струнами уже не поможешь, а изрезанные пальцы это уже слишком больно и глупо. Есть лейкопластырь. Есть чем склеить, только вещество склеивающих нету. Совсем. Ни капельки. И меня нету. Ни капельки. И я не помню, как камнем упал и угас.
Он ушел или растворился, я еще пока не понял. Но я точно знаю, что мне не больно, мне пусто. И эта пустота, она на меня не давит, она меня поглощает, съедает и уничтожает. Мне нравится эта пустота, мне она очень нравится. Я готов жить в ней всегда, в этой квартире где пахнет его летом. Где пахнет его дождем. Я готов здесь жить, потому что мне нравится эта квартира с обзором на океан, с обзором на Стэна. Человек. Океан.
Наше время.
Он шел глотая каждый воздух. Глотая новый воздух. Свободы и душного августовского вечера. Нервно сжимал углы домов, переулки косых улиц почти незнакомого города. Он знал дорогу только до одного бара, потому что никогда не жил в Нью-Йорке. Но это чертово письмо из какой-то там Академии заставило его сюда перебраться. Заставило его познакомиться с ним и изломать всего себя. Прямо так же как он сейчас шел. По косой. На изломанную линию переулков и домов. Найти любимую неоновую вывеску, встать перед входом, туша сигарету. Слегка улыбнуться краем глаза и уголками губ. Три ступеньки вверх. Поворот рукой и душная атмосфера бара упала на него.
В правом углу как всегда невероятный джаз, которые привлекал внимание. Рядом барная стойка, прокуренное до умопомрачения помещение и люди. Много людей, за столиками и за барной стойкой. Как всегда многолюдно и тепло. Уютно и как обычно недопустимое одиночество в толпе. Протиснуться к свободному месте. Рядом сидел молодой человек. Не обратить на него свое внимание, сесть рядом и сказать бармену, который знал его:
-Мне виски с рэд булом, как всегда.
Слегка улыбнуться ему и наблюдать за тем, как он готовит заказанное Эваном поило. Улыбаться музыке. Женщина была не столь красива, больше обаятельна и с невероятным, немыслимым голосом. Отвлечься от мыслей о женщине, потому что голос знакомого бармена прерывает все. Заставляет повернуться к нему и вслушаться в вопрос:
-Почему так долго не было видно?
Улыбнуться этому вопросу. Он и сам рад бы узнать, почему именно. Но накатило вдруг, понесло. Приспичило и все уже не отнять этого. А сегодня вдруг накатило, задушило и стало ужасно больно. Захотелось вырывать на новый чистый воздух мегаполиса. Перестать душиться тесностой квартиры, которая была пропитана запахами вина и чьих-то духов. Он уже не помнит, не знает чьи это были духи. Да и не важно было ему это. Не важно, самое важное было это, то, что он вырвался. Смог закрыть за собой дверь и спуститься, пройти мимо людей и даже кому-то заглянуть в глаза.
-Я был на отдыхе,-ни капельки не наврав он ответил бармену. Притянул к себе стакан с виски и отпил. Показал жестом, что как всегда прекрасно. Здесь был самый лучший виски в городе, потому что только в этом баре он был. И ему это нравилось, единственное постоянство. Постоянство в жизни Эвана было просто нонсенсом. Противоречием и абсурдностью, человек который нарушал все правила, не мог быть постоянным. Но он был постоянен только к этому. К бару, где пахло джазом, ментоловыми сигаретами и самым лучшим виски. “А еще его улыбкой…” Задавиться собственными мыслями, проглотить подступивший к горлу комок. Задавить, затопить его волной горячего виски. Обжечь себе горло. Выжечь шрам на кайме сонной артерии и повернуться к нему. К тому самому парню, что сидел и не привлекал его внимания. Ему захотелось просто узнать его, хотя бы на один вечер сделать то что противоречило его принципам и не привлекало внимания. Что-то простое и обыденное. Хотелось. Очень.
Обратиться к нему:
-А Вам бывает больно?
Задать вслух глупый вопрос. Промямлить мысленно ему в голову глупый ответ. “Мне да.”
Поделиться32009-12-21 11:30:31
I'll confess this you're my tragedy
I laid you to rest just
As fast as you turned on me
Gone forever
Vanished the memories
Displays of pleasure
Are masked by your misery (c) Godsmack
Смотреть на то, как она собирает свои вещи, и умирать внутри себя – не остановить, не переубедить. Стереотипы сделали из этой прекрасной девушки очередную серую часть толпы, и он не мог остановить ее течение. Если она приняла решение – она уйдет, такова ее суть.
В кармане жгло болью обручальное кольцо на шелковой подстилке – и как он только посмел подумать, что она согласится взять его фамилию и рожать от него детей. В голове запоздало вспыхивали огоньки – а он-то сам почему так думал?
Решил обменять холостяцкий уют на семейный быт – и получай. Решил рассказать о себе всю правду – вот тебе с ноги в морду, Деймон, еще никогда ни одна нормальная девушка не соглашалась стать женой фрика.
Именно эти слова она и кричала, когда выбегала из его квартиры в слезах – он как будто смотрел на все это со стороны, не осознавая, что это происходит с ним. Ведь все это изначально было неправильно – увлечение, симпатия, сожительство, а теперь и это.
«А что бы ты ей сказал – хэй милая, останься, я приготовлю нам тосты за полсекунды собственными лучами? Да что это за бред, смирись же уже наконец, никто и никогда не захочет быть с человеком, который может испепелять все вокруг кончиками пальцев. Такая уж природа – плюс ДНК геном, минус счастье. Просто – смирись…»
Но осознание того, что его только что покинул человек, ради которого он мог бы сделать все, пришло не сразу. Сначала он долго сидел на кухне, пялясь в одну точку, куря ее сигареты – в их доме курильщиком была только она, и не смея позволять себе мыслить. Потому что первая же мысль принесет ему смерть.
Подняться, и посмотреть вокруг – пусто, такое чувство, будто все человеческое отсюда вырвали, и оставили голые стены, как напоминание того, что было – долгая, и мучительная смерть впереди, линделоф.
Закрыть за собой настеж распахнутую дверь, и пойти куда глаза глядят – сначала в киоск, за пачкой сигарет – ему было все равно даже что за марка и какая у них крепость, сейчас для него имело значение только одно…
«Уколоться и забыться…» - как в одной старой милой песне, но не совсем так – толкнуть дверь бара, и вдохнуть жар от чужих тел и ртов, вбирая в себя вонь сигарет и духов всех сортов, и все это мешается в голове как в миксере, только еще быстрее, и дробя черепную коробку.
- Бутыль шведского абсолюта – рявкнуть, и присесть на свое излюбленное место – чтобы не слишком жарко, и не слишком холодно от кондиционера, не слишком громко от сцены и не слишком близко к выходу и гогочущей толпе. Сейчас ему как никогда было необходимо слиться с ней, быть может, если он станет однородной серой массой, он снова станет любимым?
«Глупости… Ты ее даже не любил, ты просто нашел человека, с которым тебе комфортно, и позволял ей управлять собой, как собачонка» - и несмотря на все это, в нем пульсировало оторванное, вырванное с корнем чувство самолюбия – бросили его, почти ни за что, да еще и втоптали его эго в грязь. И хотя он понимал, что все это правда, он не хотел мщения, просто хотелось сделать все так, как было прежде.
Чтобы она думала, что он работает в закрытой школе для мальчиков, а не в школе для фриков, что он ничего от нее не скрывает, и что порыв дать ей все свое был искренним. Не по любви, но искренний.
Махнуть рюмку не глядя – шведская водка для него просто прекрасна – она идеально проходит по горлу, и от нее несильно пьянеешь, не говоря уж о последствиях на утро.
Еще рюмку, и еще, и слышать о чем говорят бармен и парень за соседней стойкой – надо же, а ведь Деймон его помнит. За все то время, пока он жил с девушкой, он не ходил в этот бар, и, судя по парню с виски, он тоже.
«Надо же» - хмыкнуть про себя, ни на секунду не позволяя себе забыть о прекрасной своей девушке, которая в минуту стала гарпией – «почти как друзья, в том же месте в тот же час» - и закурить сигарету, привлекая внимание бармена на то, что у него не стоит пепельница.
Удивление в чужих глазах читается легко, ведь Линделоф никогда не курил – но теперь он сидит, сгорбившись, и смотрит вверх на зеркала над бутылками, в свои глаза, и гадает, что же ему делать. Как принять мысль о том, что все кончено, и забыть об этом?
Вопрос на засыпку слева, и жгучая боль где-то там, где у нормальных людей находится сердце. Стиснуть зубы, и уставиться каменным взглядом в одну точку, борясь с собой. С одной стороны вопрос глупый, но с другой – почему же его так волнует одна единственная особь женского пола, когда вокруг него их – тысячи? Да пускай в этой самой школе, где он отработал всего год – так много красавиц, и ведь хрен же кто запретит на них покушаться.
«Нет, с ученицами я спать не стану» - вынуть из кармана маленькую бархатную коробочку с обручальным кольцом, и кинуть в сторону задававшего вопрос, словно бы материальный ответ на столь эфемерный вопрос.
- Ушла, и даже не оглянулась. Как ты думаешь, мне сейчас небольно? – посмотреть в сторону того самого знакомого незнакомца, и поднять рюмку, салютуя – за женщин, прекрасных и опасных.
Выпить еще одну, чувствуя, как голова приближается к отметке «скоро буду вдребодан, за тебя не отвечаю», и улыбнуться.
«Забыться… Только бы забыться…» - повернуть голову в сторону сцены, и позволять музыке плавно втекать в свои уши. Эту композицию он узнает когда угодно и в любом состоянии – Билли Холидэй, темная шоколадка, и женщина, которая любила говорить что спит с другими женщинами.
Среди ее песен только эту любила его девушка…
Отвернуться, заставляя себя говорить, отвлекаться:
- Дэймон – протянуть руку для знакомства – я тебя помню, парень «три стопки виски, и кого-нибудь из бара с собой».
Отредактировано Damon Lindelof (2009-12-21 11:40:52)
Поделиться42009-12-22 19:04:03
Парень закурил, а Эван улыбнулся, прочитав в голове бармена, что тот никогда раньше и не курил. Он не помнил его, но ему хотелось бы помнить его. Очень, потому что он был каким-то невообразимо красивым и притягательным. Печальным. Соленым, как и сам Эван. Нет, ни капли слащавости и чего-то более. Только одно желание делить с ним на пополам все, что есть именно сейчас. Боль в купе с сигаретами и виски. Жадно глотнуть виски, поймать коробочку. И открывать ее даже не стоило, только посмотреть. Услышать его слова и снова отхлебнуть. Сделать вид, что ничего сейчас не спрашивал и парень отвечал самому себе. В Воздух и в пустоту, слишком это была щемящая грудь тема. Поэтому ответить ему немотой по воздуху и мыслями снова ударить в его голову. В этот раз отчетливее до него донести свою информацию “А я лишился человека, который поддерживал во мне жизненные функции. Но кажется ты не просил рассказывать тебе свою историю.” Он пил водку, это было видно по размеру стопки и прозрачности жидкости Эван тоже был бы не прочь выпить водки, но здесь он пил исключительно виски. Исключение в виски, разбавить им свою густую кровь и перестать болеть смятыми белыми простынями.
Он тогда ушел, он ушел тогда и оставил изломанную линию смятых простыней после себя. А Эван даже не ложился потом на эту кровать, он оставил все как есть. Изредка позволял себе полежать рядом, свернуться в себе и смотреть в изломы. Находить в них себя и умирать снова и снова. Он уже не феникс, он уже только умирает.
-А я тебя не помню, но хотелось бы помнить. Эван.-пробормотать, пожав руку.
Первый раз он чувствует тепло чьей-то человеческой руки. Да, просто человеческое тепло. Такое теплое, волнующее, печальное тепло. Но тепло, сквозь и насквозь, рассекающее все на своем пути. Беспощадное. “Не один ты хочешь забыться. Все эти люди не пришли бы сюда если бы не хотели того же самого. И я хочу этого, очень хочу. До разрыва аорты.”
Общаться немотой и голосом. Он всегда в этом мире напрягает свои голосовые связки, хотя мог бы этого и не делать. Но приходится, хочется. Иначе можно засохнуть, как никогда не появившийся цветок любви. Или какой-нибудь другой любовной чепухи. Голосом он всегда будит себя от спячки, от чувств, которые так и лезли в глаза. И тут даже беспощадная, убивающая вес на своем пути, улыбка может не помочь. Нет не так. Она вообще в данной ситуации беспомощна.
У него был прекрасный голос, дрожащий где-то из самого нутра. Где-то из самой глубины. Навсегда. Эвану хотелось приковать этого парня и не отпускать. Чтобы он просто будил его своим голосом, чтобы он просто будил его. Хоть чей-нибудь голос. Паранойя. Невозможная параной из грешных желаний. Они в нем строятся как кирпичный дом, кирпичами и быстро. Нельзя уследить за скоростью развития событий на строке. Нельзя просто уследить за собой и своей жизненной деятельностью.
Сделать глоток, до дна. До пустоты и не лжи. Ни о чем, но оставить место для музыки. Или может быть не музыки, может быть очередной «с кем-нибудь из бара». Нет, сегодня этого не хотелось. Хотелось просто до дна. До потолка и снова вертикально вниз, спускаясь к перпендикуляру пропорциональности слов. Глупости. Слишком много в его жизни глупостей. В особенности самой большой глупости- его самого.
“Я не умею ждать твоих шагов. Осталась нам сидеть и ждать, читать по губам и между строк.” рассеять глупую мысль в чужую голову. Он всегда влезал в чужие головы без спроса, без надобности и котировки на рынке. Всегда. Иногда нечаянно ронял свои мысли, как сейчас. Иногда далеко не нечаянно, но зато как отчаянно и попадая в красную метку. Пролить бы сейчас пустой стакан и упасть на стол, делая вид что до ужаса пьян. Хочется. Не можется. Отчаянием и не пахнет. Пахнет только парафином, воском и просто свечой которую затушили. Задушили. Поменять одну букву и буквальный смысл не изменится. Сдохнуть. И так каждый раз по оси, без основной оси дополнительными кругами добирать до назначенного пункта в метро. И без него уже не то.
Параллели мыслей не своих и своих. Не родной, чужие. Больно не делают только щемящее необходимо и глупо. Откинуться назад и прикурить. Показать бармену пустой стакан и обернуться в сторону парня. Снова. Глаза красивые, лицо печальной. Так не должно быть, так можно. Так лучше и так не скучно. Так жить. Это жить. Есть.
Больно, щемящее больно от этого взгляда и почему-то хочется упасть к нему на плечо и дышать с ним в такт. От этого начинается приступ астмы, виноватого кажется уже нету. Есть только стакан, который он нервно и тягуче сжимает. Сейчас сломается, разольется и будет больно. Каждым кольцом на подушечка пальцев он ощущает хрупкость стакана. Задевая зубами край и без край стакана глотает виски. Жадно и без терпения. А потом снова сжимать.
Бах. Пуф. Лопнуло. Треснуло и сломалось. “Ну почему здесь ужасно хрупкое стекло, а?” Увидеть, что до густой бордовой крови. Увидеть что с виски переплетается, сплетается. Алкоголь в крови. Буквально и не очень. Промямлить бармену:
-За стакан.-положить купюру и не смотреть в его сторону. Страшно. Сейчас он выглядит очень глупо, очень больно. Сейчас по-настоящему больно.
Закусить нижнюю губу и вытащить осколок из раны. Снова всмотреться в кровь и понять, что кажется он теперь из виски. Мальчик-виски? Можно разве? Нужно.